Существует тысяча и один эпитет, которым можно описать сейчас единственно играющую на молодом красивом лице Луханя эмоцию, но ни к чему излишняя поэтичность, сойдёт и простое «господи как же всё заебало ёб твою мать». Да, именно так. Уродливости этому же лицу добавлял ещё и резкий свет люминесцентных ламп, придавая коже болезненный серый оттенок, словно он только что из поднялся гроба, притом успев ещё поесть немного могильной земли, хотя, несмотря на всё это, он всё равно оставался самым красивым человеком в этом помещении, что парадоксально, но и не очень.
Собственно, он уже второй час торчал на внеплановом собрании директоров, сидя за большим дубовым столом, и вместе со своими коллегами сосредоточенно слушал главу филиала, изредка делая пометки в своей записной книге и в основном тоскуя. Мыслями он уже давно был дома, спящий в собственной кровати или релаксирующий в тёплой ванне, а в действительности ему предстояло составить ещё один долбанный отчёт, и отложить это дело на потом было совсем нельзя. Потому что как обычно, потому что лузер. Поэтому после того, как саммит, наконец, закончился, Хань медленно поднялся со стула, сухо прощаясь с другими директорами, и молча ушёл страдать в свой кабинет. Настроение его чертовски подпортилось, и смотреть на это было даже как-то больно, поскольку визуально это было похоже на то, как если бы свежеиспеченный румяный кексик на глазах вдруг мгновенно заплесневел. Он немного злился, ведь уже как бы конец рабочего дня и ему страшно хотелось отдохнуть так же, как и всем остальным сотрудникам, но если он не сделает этот чёртов отчёт, то его не сделает никто, вообще никто. Здесь, к сожалению, почти не на кого было положиться, поэтому, раздражённо вздохнув и швырнув свою папку на стол, Хань уже понял, что как обычно задержится в офисе допоздна.
Конечно, он мог бы отнестись к своей работе немного более похуистично и перестать уже, наконец, так издеваться над собой и своим организмом, но что-то у него никак это не получалось. Возможно, он какой-нибудь законченный мазохист, ну или просто немного тупой. В любом случае, его, похоже, абсолютно не волновали последствия, для него эта работа была действительно важна, важнее здоровья, отдыха и всего прочего, и это вроде как должно всё объяснять.
Ночь только начиналась, поэтому первым делом Хань спустился в лобби взять в кафе эспрессо и пару стаканчиков холодного американо, чтобы в процессе работы случайно не сдохнуть, после чего поднялся обратно на свой этаж и, забрав из своего кабинета лэптоп и все необходимые папки с документами, закрылся в конференц-зале с панорамным остекленением, за которым мерцал и переливался красками ночной Шанхай. Ну, хоть обстановку себе приятную создал.
Стрелки на циферблате серебряных ролексов показывали одиннадцать:тридцать две, а Сэхун лишь думал о том, что «пасьянс» он раскладывает уже девятый раз, договоры давно подписаны и пора бы уже потребовать у Ифаня сверхурочные, потому что когда О Сэхуна назначали на пост заместителя компании и перевели в шанхайский филиал, он рассчитывал больше на то, что будет изредка чиркать свою подпись на бумажках и просить Цзыюй принести еще чашечку горячего шоколада (благодарить её за лишние ложки сахара и заставлять краснеть, а потом смеяться над ней, потому что выглядит это забавно со стороны). На деле же все было далеко не так, да и вообще некоторые фантазии Шисуня (первые недели он вообще не отзывался на это имя, потому что считал, что зовут совсем не его) не собирались воплощаться в реальность. С другой стороны, рано возвращаться домой тоже не было смысла, потому как в выделенной компанией квартире никого не было, чтобы отвлечь на себя Сэхуна, который рано пришел с работы. Вивиан пришлось оставить в Сеуле у родителей, поскольку он прекрасно осознавал, что перевозить её в Китай будет муторной работой, а тратить время на походы к ветеринарам для сдачи анализов совершенно не хотелось. Смотреть фильмы или серфить новости в интернете — не вариант совсем, поскольку подобным он может заняться и в своем кабинете. Наверное, это был даже плюс его отдельного пространства, куда заходили редко и только по случаю, потому что веселиться он даже себе не позволял в компании работников офиса, оттого и хмурился недовольно, когда кто-нибудь заходил и звал на обед, ну или в бар после работы, тут уже как получится (они ведь все равно получались сдержанное китайское «нет, спасибо»). Шисунь даже в сеульском офисе был сдержанным и особо не любил церемониться с коллегами по работе, потому что для него была четкая грань, которую он провел у себя после нескольких лет работы в офисе. Он всегда отличался от них, даже в своем внешнем виде. У него все должно было быть красиво и четко. Если на нем надета рубашка, то она идеально выглажена, заправлена в брюки и застегнута на все пуговицы. Если есть галстук, то он завязан идеальным узлом и не давит на шею. Даже проживая один, он умел все это делать, заставляя некоторых мужчин удивляться такому факту, а девушек шептать ему вслед «идеальный» (что, если честно, вызывало у Шисуня усмешку и недовольное покачивание головой, поскольку он не понимал такой странной одержимости).
Сейчас же было время уходить, так что отключив макбук и поставив документы на край стола в аккуратную стопку, Сэхун подхватывает свой пиджак со спинки стула вместе с клатчем и выходит из кабинета, закрывает дверь на два оборота ключа, а потом разворачивается, чтобы оглядеть пустынный офис. Затем тишину офиса нарушает стук невысокого каблука мужских лакированных туфель. И если бы мужчина не решил обойти рядом с конференц-залом, то не заметил бы тусклого света, который пробивался сквозь висящие жалюзи. Хун даже остановился, хмуро (по привычке) наблюдая за парнем, сидящем на одном из мягких кресел. И сейчас О было лишь интересно, кто же решил задержаться допоздна, чтобы доделать всю работу, потому он прошел еще несколько метров вперед, дергая за ручку дверь зала на себя и открывая её, чтобы пройти внутрь помещения и голову в сторону работника повернуть, узнавая в нем Ши Луханя.
— Тоже хочешь напроситься на прибавку у Ифаня проведенными в офисе лишними часами? — Сэхун хмыкает довольно и, положив одну руку в карман брюк, а другой крепче сжав черный мужской клатч, идет в сторону работающего Луханя, вокруг которого были расставлены стаканы с кофе. — Или тебе нравится насиловать организм некачественным кофе и разбиранием отчетов? — и Сэхун, в силу своего любопытства (и на правах почти_начальника, стирающего ту грань, которая четко делила работу и общение с коллегами), опирается рукой на стол, кажется, даже в капли кофе попадает ею, но игнорирует это, и наклоняется над Луханем и его работой, разглядывая большое количество цифр, написанных счетов, которые нужно посчитать.
Казалось бы, что такого сложного в том, чтобы составить суточный отчёт? Абсолютно ничего. Лухань делает их каждый день, причем весьма успешно, это нечто вроде итога всех проводимых операций и непосредственных переводов за все рабочие часы в компании, и по окончанию дня некоторые отделы сдают ему необходимые бумаги и счета, на основании которых он составляет конечный отчёт, запечатывая тот в специальный файл, а копию сохраняя в электронном архиве. Работа действительно лёгкая, однако никто даже и близко не представляет, сколько времени тратит на неё Лухань. И это его личная проблема, с которой он уже, кажется, давно смирился. Дело в том, что Хань очень внимательный и ответственный человек в плане своих обязанностей, поэтому даже такой простой отчёт он по обыкновению выверяет «от» и «до» со всей своей скрупулезностью, обращая внимание на каждую деталь и перепроверяя каждую мелочь, чего, к примеру, другой директор их филиала делать бы не стал. В общем, он проделывает много бессмысленной, но и не бесполезной работы. Минус, опять-таки, только в том, что это отбирает очень много времени, и тот час или полтора, за который можно справиться любому, у Луханя превращаются в два или три. Вот поэтому домой он уходит обычно под утро, чертовски уставший, разбитый и помятый. Надеяться, что сегодня будет какой-то особенный день и все закончится быстро, не стоит. Лухань неизменим, работать по-другому у него вряд ли получится.
Дожидаясь, пока включится лэптоп, Хань пьёт из трубочки свой холодный американо, вцепившись в стаканчик, как в свое последнее спасение, и уже просматривает бумаги, изучая те и перекладывая в сторону, одновременно пробегаясь глазами по другим. Готовый приступить к работе, он ставит кофе на стол и включает на макбуке нужную программу, правильно задавая исходные функции, после чего возвращается к документам. Тайный ритуал по совокуплению чисел и наименований начинается легко и плавно, но вот уже есть первое значение, которое он стремится проверить, когда дверь в конференц-зал вдруг открывается. Лухань рефлекторно отвлекается на шум, поднимая голову, и внезапно видит перед собой их заместителя, который по неясной причине ещё не покинул офис. Только лишь когда тот начинает говорить, Хань не скрывает смешка.
- Да-а, сверхурочные, конечно, - открыто и даже отчаянно иронизирует он, позволяя О взглянуть на то мракобесие, которым он в настоящий момент занят, после чего добавляет небольшое изъяснение. - Сегодня Ву внезапно созвал нас всех на двухчасовое собрание, поэтому я не успел сделать отчёт. Теперь страдаю вот, - Лухань пытается шутить и смотрит на Сэхуна, ожидая какой-нибудь реакции, и после небольшого неловкого молчания всё же говорит, - но я быстро справлюсь. Да-а, быстро, конечно. За три часа, в полпятого утра.
Цифры в бумагах Луханя замысловатые и непонятные, потому что тот, кажется, напутал где-то, раз за однодневный отчет филиал внезапно потратил +/- пятьдесят семь тысяч долларов, вместо ста шестидесяти назначенных им сеульской частью компании. Сэхун вздыхает и криво улыбается на слова коллеги, который врет сейчас самому себе, когда говорит, что быстро справится, а самому О хочется лишь пошутить, что Хань немного потерялся во времени и пора бы его спасать, возвращая в высотное здание компании, где, наверное, он мечтал оказаться меньше всего сейчас.
— Ифаню иногда приходят внезапные глупые решения в голову. И это уже, кажется, не в первый раз, так что стоит быть готовым к таким закидонам босса. — хмыкает Сэхун, улыбается недолго, понимает прекрасно, что в момент конференции (где быть необязательно, но надо) сам сидел в своем кабинете, собирая кубик Рубика, который купил в переходе метро, только потому что ему стало жалко пожилую женщину, продающую всякое барахло. Может, Сэхуну надо было идти в благотворительные фонды, а не просиживать задницу в офисе на мягком кожаном кресле?
Отвлекаясь от глупых мыслей, Шисунь цокает языком и клатч открывает, чтобы выудить из него свой паркер с черными чернилами, потому что ошибку видит, а исправить хочется, что просто руки чешутся. — Только я тебе об этом не говорил, — двигает к себе небольшую пачку документов, делая несколько помарок на свободных белых участках, подсчитывая небольшие числа, перепроверяя работу Луханя.
— Первый квартал подсчитан неправильно из-за того, что ты забыл включить в счет отдел кодировки. Минсок бы убил тебя, если бы остался без зарплаты за якобы невыполненную работу, сдай ты этот отчет Ифаню, который, если честно, редко когда перепроверяет все это дело, зато подобным занимаюсь я, — смеется тихо совсем, потому что ему нравится всячески раскрывать грязные и глупые секреты Ву Ифаня, который на вид весь из себя строгий босс, а на деле лишь молодой мужчина, у которого в кабинете на полу мусорное ведро, вокруг которого разбросаны скомканные «мячиками» бумажки. Что-то типа отголосков несбывшейся мечты стать профессиональным игроком NBA. — И теперь считай, что я лишил тебя большей части работы на эту ночь. Можешь за это купить мне карамельный мокко из Старбакса, я буду совсем не против такой маленькой благодарности.
Сэхун закрывает колпачок ручки и сверху вниз на Луханя смотрит, чуть вздернув брови вверх, а еще он улыбку прячет, хреново правда, но. Он совсем не любитель помогать, просто сейчас ему захотелось, чтобы этот уставший на вид парень не задерживался дольше обычного в офисе, пускай в зале и вид красивый, и хочется поближе к окну подойти, чтобы вниз взглянуть и увидеть, как же высоко они сейчас находятся. И даже подумать, что упадешь и совсем ничего не останется от тебя.
— Иногда мне хочется свернуть все эти бумажки в самолетики и спустись их в открытое окно с тридцать второго этажа, — говорит непонятно зачем, хотя на деле ему давно хотелось хоть с кем-то поделиться своим глупым и немного детским желанием, даже если в итоге он получит лишь непонимающий взгляд или фразу о том, что его сто процентов уволят нахрен за такие выходки.
Честно говоря, на мгновение Лухань почувствовал себя супернеловко рядом с заместителем, наблюдая за тем, как непринужденно тот выносил на поля документов пометки и правильные подсчеты своим ровным аккуратным почерком. Стало вдруг ужасно стыдно за свою тупость и несостояние делать свою работу лучше, чтобы не допускать никаких ошибок и не позориться вот так перед начальством, ведь если он, в сущности, не справляется даже с такой элементарной работой, как суточный отчёт, то как же выполняет другие, более существенные и важные поручения, в которых ошибка просто непозволительна? Какого, стало быть, чёрта он вообще тут забыл тогда? И вообще, раз уж на то пошло, каким таким невероятным хером он стал одним из семи директоров филиала, раз такой тупой? Воистину, если бы не помощь Сэхуна, его тотчас бы уволили с работы за неправильный отчёт, а в противном случае велика была бы вероятность, что Хань умер бы от рук того же Минсока, который остался бы без своей зарплаты по вине чьей-то неосторожности и халатности. Одним словом, это был бы полный пиздец. Но нет, Лухань не такой, он очень внимательный, он всегда делает свою работу качественно, отлично, у него диплом высококвалифицированного специалиста, в конце концов! Просто подобного с ним ещё никогда не случалось, но, как говорится, никто не застрахован, и всё когда-нибудь случается в первый раз. Только Лухань очень надеется, что из-за собственной оплошности у Сэхуна не сложилось о нём ошибочное впечатление, он не хотел бы выглядеть плохо в его глазах.
- Простите, я допустил ошибку. Спасибо за помощь, Ву сяньшэн. - искренне благодарит его Хань за маленькое спасение, слегка улыбнувшись, все ещё чувствуя себя немного смятённым. Сэхун не обязан был делать это для него, проверять, высчитывать, помогать, да и не свойственно ему такое, если вспомнить хотя бы то, как обособленно он держится в коллективе и соблюдает все формальности с коллегами, сотрудниками компании, но сегодня Лухань видит его с совершенно другой стороны, изумленный его добротой и великодушием, и это осознание почему-то приносит ему удовольствие, приятно согревающее внутри. Он не может сдержать странной улыбки, словно только что узнал секрет, который кроме него больше никто и никогда не узнает. Секрет по имени Ву Шисунь.
Но ему нужно работать, поэтому Хань, наконец, возвращается к документам, продолжая сосредоточенно печатать и составлять отчёт уже с правильными значениями, испытывая фантастическое облегчение от того, что большая часть работы уже сделана благодаря Сэхуну, и сегодня он не станет тратить драгоценное время на лишние детали. Отдалённо слыша сквозь собственную концентрацию о самолётиках, Лухань слабо улыбается. Сэхун ещё, оказывается, романтик, в отличие от самого Ханя, которому иногда из этого самого окна с тридцать второго этажа хочется нахрен выкинуться, разбившись драматично об асфальт, только, увы, стекло очень прочное, а очко его не такое уж плотное, поэтому ничего у него не получилось бы. Но это, конечно, просто шутка такая. Очень весёлая.
Отвечая коротким «не за что», Сэхун понимает, что тут ему больше делать нечего, он, кажется, помог Луханю, и тот теперь спокойно справится сам, завершая свою работу намного раньше, чем предполагал, но уходить Хун все равно не спешит. Он оставляет свой клатч на столе и отодвигает мягкое кресло, чтобы сесть на него расслаблено, наблюдая за тем, как на экране лэптопа Ханя появляются все новые и новые знаки, как сам мужчина своими пальцами тонкими по кнопкам бьет, а еще на профиль его смотрит, разглядывая слегка курносый нос и губы, по которым изредка скользил кончик языка.
И, быть может, если бы Сэхун был чуть скромнее, то давно бы ушел, позволяя Луханю остаться одному, не сидел бы тут и не смущал своим прожигающим взглядом. Но Хун сам по себе именно тот, кто позволяет себе многое, хотя бы потому что он приближенный к начальнику (а еще Сэхуну попросту хочется побыть с Ханем чуть дольше, чем он может себе допустить). По крайней мере, ночью они тут только вдвоем, что не может не радовать. Ведь чем меньше любопытных носов, тем лучше для них, да? (стойте-стойте, какое еще «для них», О Сэхун? остановись сейчас же.)
Окей, Сэхуну даже плевать, что Лухань на большинство его слов попросту не отвечает.
— Сейчас уже довольно поздно, — Шисунь вновь смотрит на ролексы на руке, циферблат разглядывает, глазами поспевая за секундной стрелкой, а потом опять взгляд на Луханя переводит, — и по рассказам я знаю, что ты очень, ммм, трудолюбивый, так что могу точно сказать, что ты давно не ел. Как и я сам, кстати.
Достав свой смартфон, Сэхун снимает его с блокировки, а там в контакты заходит, чтобы набрать заученный номер доставки еды, которой он неоднократно уже пользовался, потому что жить одному в Шанхае — сложно, особенно когда ты можешь сделать себе из еды только салат, да и то овощи криво порезать, пересолить, ну или вообще утопить все в масле. А потом валяться с больным животом всю ночь, на работу проспать, ходить весь день сонным . . . В общем, самому себе готовить — хреновая идея, от которой ничего хорошего не дождешься.
— Надеюсь, что ты не против? Лично я бы сейчас съел острой лапши с курицей и вонтоны, а к ним, может, купил бы ещё баоцзы. — Сэхун нажимает на зеленую кнопку и яблоко к уху подставляет, смотря в глаза Луханя и чуть приподнимая брови. — У тебя есть пара секунд, чтобы сообразить, что ты хочешь, Лухань, — и у самого Шисуня улыбка на губах появляется, потому что эта озадаченность и недопонимание на лице Ханя его очень забавляют сейчас.
И хоть сложившаяся ситуация в какой-то степени кажется Ханю достаточно прозрачной, понять до конца чужие мотивы для него всё ещё представляется сложным. Ему странно подумать о чём-то, неловко спросить или узнать всё прямо, ему в принципе ненормально, и это вполне естественно — удивляться, потому что к его персоне вдруг внезапно проявляется такой откровенный интерес, который для Луханя сродни чему-то необычному и противоестественному. Однако отрицать то, что такое внимание для него приятно и лестно, конечно, будет бессмысленным или даже абсурдным. Наверное, сейчас стоит использовать предоставленный шанс, соглашаясь на чужие условия, и тогда, за маленьким ужином, появится возможность что-нибудь узнать и что-то понять, поэтому реакция следует практически мгновенная. Он улыбается после некоторой паузы и наконец сдаётся под прямым взглядом, опуская глаза и поворачивая голову к экрану лэптопа, разрезая пространство своим профилем, признавая тем самым своё «поражение».
- Вы ставите меня в неловкое положение, сяньшэн, - говорит Лу честно, как бы упрекая, но все равно сохраняет благосклонность на своём лице, надеясь, что не навевает моветон, - я соглашусь, но в следующий раз, - предупреждает он, возвращая взгляд к О, - Вас угощаю я. И замолкает, объявив своё условие, теперь ожидая реакции. Проходит секунда, и он наблюдает, как Сэхун на это лишь снисходительно смеется, прикрывая глаза и склоняя голову чуть в сторону, явно очень забавляясь такому ответу. Лухань видит это и заметно расслабляется, чувствуя облегчение под влиянием мягких вибраций приятного смеха. Сэхун ведь для него — экзотика, неизведанная и загадочная микровселенная, с которой связано много неизвестного. Он как лавандовое мороженое или сок из фейхоа — привлекательное, притягательное и в то же время таинственное, ведь только лизни языком, и вкус может оказаться абсолютно непредсказуемым. Но как и любой другой человек, Хань очень надеется, что это вкусно. Что Сэхун вкусный. WTF.
- Я буду чао минь с курицей и салат пак-чой, - особо не фантазируя, произносит Лу. Одним коротким кивком Сэхун принимает его «заказ», довершая это миниатюрной улыбкой, и Хань от этой картины почти тает. Кажется, это единственный раз, когда Лухань не жалеет о том, что задержался в офисе на ночь, потому что пожрать на халяву, да еще и в компании обольстительного О Сэхуна — это исключительное везение.
В трубку говорят, что заказ будет доставлен в течение 15-20 минут, так что Сэхун лишь благодарит в конце и отключается, откладывая телефон на ровную деревянную поверхность стола. Что же, совсем скоро они смогут поесть вкусной, но совсем не полезной еды из фудшопа, но разве сейчас их двоих будет волновать это? Может, в дневное время суток они бы и выделили несколько часов на то, чтобы сходить в какой-нибудь мажорный ресторанчик, где встретят с почестями и милой улыбкой, а проводят с кругленькой суммой счета, в которой половину будут составлять чаевые официантам за то, что они напрягали щеки и притворно корчили губы в улыбках. Но это будет точно не сейчас, когда на улице темным-темно, лишь фонари и некоторые яркие вывески зданий будут освещать дорогу. Да и, окей, признаемся все, днем бы они вряд ли пересеклись.
И, наверное, сейчас, после того, как еда заказана и они обменялись улыбками, должен настать какой-то неловкий момент, где они будут в тишине ожидать заказанных блюд, перекидываться одной-двумя фразами ни о чем, вслушиваться в шум вентилятора лэптопа и попросту молчать. Но Сэхун не тот человек, который просто так заткнется, хотя на вид он совсем не выглядит разговорчивым и доброжелательным человеком. Или это все из-за того, что рядом сидит Лухань? Молодой и многообещающий парень, в плен очарования которого попали почти все из их отдела. И сам Шисунь в том числе. Но он превозносит себя, говоря, что это уже ближе к влюбленности (или даже любви). А Ифань, смеясь и наблюдая за Хуном, говорит лишь, что это больше похоже на помешательство. Все потому что как-то Сэхун ляпнул, что в мыслях называет Луханя «Сяо Лу», и это вызвало еще более громкий смех начальника, который впоследствии получил тумаков и шиканье, ведь на них заинтересованно смотрели работники офиса, перемешивая свой сахар в кружках с горячим кофе (чертовы любопытные сплетники).
— Я частенько замечаю, что ты выходишь последним из офисов, — начинает Сэхун, поглядывая в сторону парня, — не пойми неправильно, я не сталкер, — руки поднимает, будто бы сдаваться полиции собрался, и смеется неловко, — просто интересно, почему ты не берешь работу на дом. Куда уж лучше, чем отсиживать задницу в неудобных креслах и в душном офисе, где в ночное время до жути страшно. Как-то я остался тут до часов, черт, кажется, трех ночи. И выйдя в главный коридор, где не было света вообще, понял, что не смогу дойти, было ужасно. Пришлось бежать до лифта и лихорадочно жать на кнопку вызова! Я, кажется, слишком много пересмотрел фильмов ужасов в юношестве, вот из-за этого в тот день и струсил. После этого просто просил охранников не выключать свет на этаже, — он замолкает на какое-то время, поправляя галстук, который на горло неприятно давил, а потом и вовсе ослабляет его, после чего вообще расстегивает пуговицу на белой рубашечке. — Даже не спрашивай, почему я вообще тебе это рассказал. Наверное, мне показалась эта история какой-то интересной, но Ифань лишь сказал, что мне нужно попить валерьянки на ночь и «поесть таблеточек», — на последней фразе он копирует голос главного начальника, хмуря брови в его манере.
Пожалуй, самым потрясающим в этой ситуации всё-таки останется то, каким совершенно другим показал себя О наедине с Луханем, за закрытыми дверьми конференц-зала. Обычно серьёзный, строгий и неприступный О Сэхун неожиданно оказывается приятным собеседником, который с большим удовольствием идёт на контакт, рассказывает всяческие истории и шутит, что несомненно веселит Ханя, и оттого, если взглянуть на них со стороны, невольно создаётся ощущение, словно они двое прежде всего близкие друзья и только потом уже коллеги. Странно признавать такое, но Лу нравится ощущение комфорта в компании Сэхуна, он с первого раза сумел привлечь к себе и вызвать расположение, не позволив резонному стрессу и напряжению ни на секунду возникнуть между ними, поэтому от их общения Хань по-настоящему получает одно лишь наслаждение, слушая чужой голос и в редких случаях что-то отвечая, в основном будучи сосредоточенным на отчёте. К слову, работа тоже идёт быстро и без каких-либо проблем, несмотря на то, что Сэхун в непосредственной близости и при любом случае сможет помочь. Только раз Хань прерывает его на полуслове, вежливо принося извинения, и, высказывая свою неуверенность, просит взглянуть на отчёт и проверить, правильные ли выходят значения. И Луханю приходится по нраву то, с какой готовностью Сэхун выполняет его просьбу, откладывая свой смартфон, и придвигается к нему ближе, опираясь одной рукой на спинку чужого кресла, а вторую укладывая на стол. Он чуть хмурится, всматриваясь в экран лэптопа, сосредоточенный лишь на цифрах, и это становится моментом, в котором Сэхун сам оказывается предметом чужого созерцания, потому что Лухань сидит совсем близко и с затаённым дыханием рассматривает каждую черточку его прекрасного лица, от которого просто невозможно оторвать свой взгляд. И Лу даже не сразу понимает, когда Сэхун поворачивается к нему, смотря в ответ и говоря, что всё в порядке, из-за чего он тут же тушуется, испытывая страшную неловкость, и быстро отводит глаза, возмущенный тем, что его уличили за откровенным бесстыдным разглядыванием. В смятении Хань старается сохранить спокойное лицо и произносит тихое «спасибо», возвращаясь к работе, продолжая там, где остановился, но внутри весь просто пылает. Тем не менее, он доволен, что его проделанная работа безупречна и на этот раз никаких неточностей в отчёте нет, в чём самолично удостоверился заместитель О.
- Может, нам стоит работать в команде? - отшучивается Лухань, сахарно улыбаясь, и снова ненадолго обращает свой взгляд к Сэхуну, обозначая это так, что только с его помощью он чувствует себя уверенно, спокойно и делает свою работу так, как надо. - На часах всего третий час, а я уже почти закончил, это просто чудо! Вы знаете, - пауза, - было бы неплохо, если бы иногда вы приходили ко мне в кабинет после полуночи. И эта фраза ни разу не звучит двусмысленно, хотя Хань уже подозревает, что неосознанно переходит на флирт. Точнее сказать, несёт бред.
Предложение Луханя приходить к нему в ночное время почаще вызывает на губах мужчины улыбку. И он, даже не сомневайся, обязательно подумает над этим, потому что звучит это очень и очень заманчиво. Но в качестве небольшой интриги он не отвечает ему, вместо этого даря обворожительную улыбку. И даже если бы Лухань хотел сказать что-то или же узнать, что за дурацкие улыбочки посылает ему О, то у него бы всё равно ничего не вышло. Хотя бы потому, что рингтон сэхунового яблока раздаётся по всему небольшому помещению конференц зала, а на дисплее подсвеченного экрана показывается незнакомый номер. Вероятно, это доставщик, который сейчас терпеливо (или нет, кто вообще в такое время суток будет что-то терпеть?) ждёт внизу офисного здания, вместе с этим звоня Сэхуну, чтобы он вышел за едой, пока она еще горячая и вкусная.
Спуститься вниз, проехав на лифте пару минут, а ещё выйти на улицу, чтобы быстро всучить деньги молодому парню в идиотской униформе, на какой-то миг даже стало его немного жаль из-за такой работы, и, наконец, подняться обратно, — не составило большого труда. Так что по возвращению Лухань совсем не засыпает за монитором, а всё так же смотрит в экран ноутбука, увлечённо печатая и доводя работу к концу.
— Сегодня угощаю тебя я, помнишь, да? Скажем, этот поздний ужин — своеобразная похвала за хорошо сделанную работу, которую ты, ну, закончил раньше обычного? Отлично постарался, — пропускает он слышимый смешок, а потом ставит пакет с едой на стол, чтобы после раскрыть его в стороны, чуть нагибаясь, и вдохнуть приятный аромат, от которого приятно сводило живот. О да, эта еда, несомненно, стоила тех потраченных денег и времени, пока её готовили для них. В конце концов, всё оказывается разложено на столе, а сам Сэхун протягивает Ханю упакованные в белую бумагу палочки. И даже если на вид еда немного помялась, то её вкус точно не был испорчен. Да и томить себя ожиданием и пялиться на нее О Сэхун не намеревался. Первым делом он приступает к лапше с курицей, тщательно перемешивая её, а ещё чуть отстраняется, потому что горячий пар, исходящий из коробочки, валит прямо ему в лицо, что неприятно отдаётся на коже. Но даже так продержаться долго он не может, потому наклоняется вновь, чтобы попробовать еду.
— Вау, потрясающе! — и Сэхун, и его желудок сейчас жутко рады, правда, из-за неосторожности и излишней торопливости мужчина слегка обжигает язык, жмурясь от ощущений. Кажется, такое поведение выдаёт в нём не взрослого человека, а шебутного подростка. И скажешь ты после этого, что этот человек приходит на работу недовольно хмуря брови и ругаясь из-за дурацких оплошностей? И как вообще объяснить всё это поведение, которое отчего-то только при Лухане раскрывается, будто само говорит, что с ним и правда комфортнее, чем с кем-либо другим из офиса.
Сэхун палочками щёлкает несколько раз по привычке, а потом на парня смотрит, как тот аккуратно свою порцию пробует, но это выглядит со стороны так аппетитно, что самому Шисуню хочется неудачно пошутить о том, что парню не надо было идти в офис и разгребать тонны макулатуры, составлять отчёты, да и попросту прожигать жизнь на этой должности. Нет, ему надо было идти в индустрию развлечений, чтобы сниматься в фильмах или рекламах, соблазняя по телевизору всяких Сэхунов, чтобы им тоже хотелось попробовать жутко вкусную лапшу с новым вкусом (или же попробовать губы Луханя. попробовать поцеловать, конечно). Но как только он ловит на себе взгляд Ханя, то лишь кивает ему на свою лапшу.
— Ты должен обязательно попробовать. Они добавили много кисло-сладкого соуса, так что поспеши урвать себе немного, иначе я всё съем без остатка, я тебе обещаю.
Таинственная улыбка Сэхуна обескураживает, красиво изгибаясь на его губах, волнительная и интригующая, и Лухань, хоть и сомневается, но с удивлением узнаёт в ней что-то невозможное, нереальное, то, что сам Сэхун не смог произнести вслух секундой ранее. Что-то между ними так и остаётся невысказанным, томящимся где-то в пространстве, в самой близости друг с другом. Хань остаётся один в конференц-зале, когда Сэхун уходит, оказываясь наедине со своими мыслями, абсолютно растерянный и неуверенный, и ещё некоторое время просто бездумно смотрит туда, где всего секунду назад исчезла чужая фигура, постепенно возвращаясь в реальность и по привычке поправляя светлую челку рукой. Стоит признать, что этот человек, О Сэхун, не то чтобы ведёт себя странно или неестественно, он определённо безжалостно ломает Ханю мозг. Своими словами, действиями, мотивами. Хочется знать, что у него на уме? Какие у него цели? Всё это однозначно не может быть чем-то бессмысленным и ничего не значащим, поэтому тысячи вопросов теперь крутятся в голове Луханя, и ни единожды он позволяет себе найти хоть какой-нибудь ответ на эти вопросы, потому что это будет слишком самонадеянно — думать о чём-то, чего на самом деле может и не быть. Хань лучше предпочтёт остаться в неведении и постарается в процессе интеракции найти какие-нибудь подсказки, чтобы логическим путём придти к какому-то выводу и понять всё самостоятельно, нежели спросить у Сэхуна всё прямо. Для откровенного разговора сейчас будет не лучший момент, да и он сам всё-таки ради такого недостаточно дерзок.
Хань в нужный момент забывает обо всем и вмиг возвращается к работе, дожидаясь, пока О вернётся с заказанной едой. На какое-то время это помогает ему отвлечься от тревожных мыслей и спокойно довести свой отчёт до совершенства в кратчайшие сроки, быстро справляясь с оставшимися мелочами и заодно бегло осматривая работу в процессе. Как раз почти под конец появляется Сэхун с горячими пакетами, обращая на себя внимание, и расслабленной походкой идёт вдоль стола, приближаясь к Лу. Хань косится сначала на О, вслушиваясь в его слова, когда он встаёт рядом, а затем переводит взгляд на его аккуратные руки, которыми он принимается тут же распаковывать пакеты и раскладывать для них еду. Лухань улыбается, благодарно и как-то отстранённо, не понимая, почему вся эта ситуация кажется ему до умопомрачения очаровательной.
- Спасибо, сяньшэн, - отзывается довольно Лу, в последний раз пробегаясь глазами по значениям, и в конце простой комбинацией клавиш сохраняет готовый отчёт в программе. Позже он распечатает документ в кабинете, но пока можно облегчённо вздохнуть и приступить, наконец, к своей еде. Лухань благодарно принимает из чужих рук упаковку палочек, на автомате разрывая её, и тянется рукой к своей коробочке с лапшой, очень горячей и жутко ароматной. Он в предвкушении осторожно перемешивает овощи с мясом и прихватывает палочками небольшую порцию, укладывая её себе в рот и тщательно прожевывая. У Ханя не находится даже элементарных слов, чтобы описать замечательный вкус курицы, овощей и соуса, поэтому он лишь с наслаждением издаёт протяжное «ммм», несколько раз кивая головой в подтверждение сказанному Сэхуна, но всё-таки не сдерживается, проговаривая с набитым ртом «это очень вкусно». Лу остаётся крайне довольным и с настоящим блаженством уплетает свой чао минь, иногда выхватывая несколько зелёных листочков пак чой, сочных и хрустящих, съедая их с кончиков палочек и вслушиваясь в устоявшуюся спокойную тишину. Однако она обрывается достаточно быстро с установленным зрительным контактом, и Лухань искренне удивляется, когда Сэхун предлагает ему попробовать немного собственной лапши, совращая его то ли соусом, то ли собой. Ну вот опять! Опять он совершает нечто, не поддающееся объяснению, тем самым создавая немного неловкую ситуацию и искусно загоняя Лу в тупик. Хань заметно замедляет движение своих челюстей, волнуясь и не отводя прямого взгляда от О, и в то же время пытается быстро соображать, что ему делать: повестись на такую открытую провокацию или ловко отделаться какой-нибудь шутливой фразой, но сам за собой не замечает, как уже выпрямляется на стуле, наклоняясь ближе над самой коробочкой, чтобы удобнее залезть палочками в чужую порцию и приятно угоститься невероятно вкусной лапшой. Просто лучше не думать о том, что он делает. Лучше вообще не думать и активнее жевать. Хань стучит пару раз кончиками по краю картонки и поднимает взгляд на Сэхуна, проглатывая еду и причмокивая губами.
- Мне нравится соус, у вас намного вкуснее. Может, поменяемся?
Он правда очень плохо контролирует это.
Если вы думаете, что нельзя залипнуть на человеке, когда он кушает, когда сидит с набитым ртом, проговаривая невнятно слова, когда вы считаете вот в этот момент, прямо сейчас, самым милым — пятнышко соуса в уголке губ, то вы просто ничего не знаете о состоянии влюбленности, которая скоро нагло толкнет тебя в спину, чтобы ты уже не запинался как дурак, а четко говорил, что влюблен (влюблен до странных улыбок и специальных задержек на работе, оправдываясь, что Ифань нагрузил тебя никому ненужными договорами).
— Потому что я знаю толк в китайской еде! — гордо произносит Сэхун, хоть и забывается немного, что это он здесь приезжий, а вот Лухань как раз и должен иметь представление, что в Китае вкусно, а что лучше не пробовать, а то подсунут вместо жареного филе пангасиуса, ну, к примеру, таракана в кляре? Ты будешь думать, что ешь самое вкусное блюдо, которое только представляешь себе, оно будет хрустеть на зубах и отдаваться разными острыми специями на языке, заставляя тебя кривить губы в немом восхищенном «o», а шеф ресторана будет открыто смеяться над тобой, предлагая вкусить заморских яств ещё и ещё.
— Как-то раз Ифань отправил меня в Японию на деловую встречу, которой я, если честно, совсем не был рад, но отказаться было бы плохим вариантом, а терять свое место я совсем не хотел. Все прошло замечательно, компании заключили сделку, а потом, на, кажется, третий день поездки, когда было время улетать, бизнес-партнер позвал меня в ресторан, что-то типа праздничного и одновременно прощального ужина. Все шло просто прекрасно, суши, сашими, куча непонятых, но вкусных роллов. И вроде бы надо уезжать, но черт! Он остановил меня и заставил попробовать одно блюдо. Ты знаешь, что такое рыба фугу? Боже, — Сэхун прерывается, щелкает несколько раз палочками раздраженно, хмуря брови, — Эта рыба может за раз убить около тридцати человек, потому что в ней какой-то сильнодействующий яд. Ужасная тварь. Так вот, этот японец накормил меня ей. Ты просто не видел моего лица в тот момент! Я думал, что коньки отброшу прямо там, а он стал уверять меня, что тут отличные повара, они якобы долго учились готовить эту тварь. Шутник чертов, я потом, по приезду, думал над завещанием и что мне некому даже оставить наследство, которого у меня не так-то и много, — не доев свой заказ, Сэхун отставляет коробочку в сторону, притихая. Кажется, сейчас он разговорился больше некуда. И тут уже непонятно, что не так: Лухань или тот факт, что он, Сэхун, мало с кем разговаривает (давайте кинем в этот суп-набор щепотку волнения и хренову тучу чувств к молодому работнику их компании). Какое-то время он молчит, но не из-за того, что ему нечего сказать, совсем нет, просто, может, Лухань совсем не поймет такого странного поведения Хуна, ведь все это для него просто несвойственно (ну и резко замолкать — это тоже не самый лучший и правильный вариант, но Шисуня будто кидает из стороны в сторону, да и сам он теряется из-за своего дурацкого поведения).
И когда, наконец, Ши поворачивает голову в сторону Луханя, чтобы вновь что-то сказать, он застревает. Весь его настрой сбивается, а слова вылетают из головы, когда он вновь натыкается взглядом на аккуратные губы юноши, а на них, черт бы его побрал, капля соуса, которая не убиралась даже от того, что Лу водил по ним кончиком языка (заставляя сердце О делать тройной аксель).
— Лухань, у тебя, — он на себе показывает, как будто у него рот испачкан, но даже при попытках парня убрать небольшую грязь с губ, ничего не получается, — Давай я, — и двигается чуть ближе, легким движением большого пальца стирая соус с губ (а еще Хун успешно игнорирует салфетки, которые лежали в пакете), — Так-то лучше, а то выглядело так, будто ты неумело накрасил себе губы, — усмехается О, а после переводит взгляд на запачканный палец и только сейчас тянется за салфеткой, чтобы вытереть руку (и не думать о том, что мозг фантазирует на тему Луханя и накрашенных губ, которые хочется кусать в поцелуе, не боясь быть измазанным в дурацкой помаде).
Та блеклая, почти прозрачная пелена таинственности, скрывающая от понимания Луханя все секреты, вмиг рвётся у него на глазах, подобно тонкой мокрой рисовой бумаге, липнущей к пальцам и тянущейся за грубыми движениями руки. Там, в изорванном просвете, оголяется его самая настоящая правда — явственная, чистая, и до смешного простая: он нравится Сэхуну. Нравится не так, как обычно принято считать, представляя обыкновенную симпатию между людьми, а немного по-другому, под иным, особенным углом. В то же время это кажется безумством, тупой бессмыслицей, наваждением, в конце концов, но Сэхун, можно сказать, сам открыл ему глаза, давая один единственный ответ на все вопросы, которые так или иначе волновали Ханя. И вот теперь всё для него становится предельно ясным. Всё это время он слепо искал причину в чужих глазах, искал причину в бархатистом, на грани блаженного, голосе, искал причину в плавных обаятельных движениях, но в конечном счёте она скрывалась в нём самом. Лухань и был этой причиной, а Сэхун прямо и ненавязчиво указал на неё, мягко прикасаясь к чувственным губам, принуждая испытывать трепет.
Спустя почти мгновение после этого Хань издаёт неловкий смешок, посвящая его, как может показаться, забавной реплике Сэхуна, но в действительности лишь скрывая тем самым своё смущение. Кто бы мог подумать, что всё окажется так просто? Будто бы до этого Хань бестолково бился об сложное трансцендентное уравнение с кучей неопознаваемых функций с вероятностью в конце концов рехнуться вместо того, чтобы просто сложить дважды два. Он, честно, мог бы поверить во что угодно, но только не в то, что Сэхун испытывает к нему личный интерес, что в какой-то степени обескураживает, но вместе с тем заставляет чувствовать радость. И Хань очевидно не может оставаться к этому равнодушным, потому что сам определенно заинтересован Сэхуном, причём с самой первой встречи, во всех мыслимых отношениях, только говорить об этом открыто по понятным причинам не хочет. Сейчас ему неловко даже взглянуть на О, не то что представить, как они поднимают эту тему, раскрывая друг другу своё сокровенное, поэтому Лухань с едва заметной улыбкой лишь благодарит за заботу, старательно делая вид, что ничего необычного не произошло. Он молча доедает свою порцию и встаёт с места, ведь ему ещё предстоит завершить свою работу.
- Ох, это было вкусно! - аккуратно вытираясь салфетками, признаётся Хань и, немного повозившись с коробочками, быстро убирает всё за собой, после чего в неком замешательстве обращается к Сэхуну, - Мне нужно зайти сейчас в кабинет, чтобы распечатать отчёт, и, в общем-то, на сегодня это всё. Он не знает, стоит ли сказать что-нибудь ещё, попрощаться или предложить уйти вместе, когда Сэхун утвердительно кивает, так что в итоге Лу, так и не решившись, просто забирает с собой макбук вместе с остальными документами и неспешно направляется к выходу из конференц-зала, мысленно рассчитывая на то, что у них ещё будет возможность сказать друг другу «до встречи».
Дождаться Луханя, который ушёл доделывать свою злосчастную работу, особого труда не составляет. За это время Сэхун успевает и сходить к общей урне, чтобы оставить в нём пакет с коробочками из-под заказанной еды, и пройтись несколько кругов между ровных офисных рядов, на столах которых скопилась уйма бумаг и отчётов, но главное — Сэхун успевает обдумать своё глупое _ очевидное _ влюблённое поведение, что он совсем не следит за своим языком и в присутствии Ханя позволяет себе какие-то вольности (и чего ты, дурак, потянулся к его губам вообще?! он бы и сам справился с этим, идиот). Ругать себя надо было ещё перед тем, как делать всё это. Сейчас же уже поздно. И давайте будем честными и признаемся, что самому Сэхуну до сих пор кажется, что кончики его пальцев всё ещё легонько покалывает, из-за чего он даже пытается ладонями стереть это чувство, будто бы его руки в грязи какой-то. Но на деле его пальцы попросту помнят приятное чувство от прикосновения к мягкой бархатной коже. И это заставляет глупо улыбаться, покачиваясь с пятки на носок несколько раз. И выглядит это так, будто Сэхуну идёт не третий десяток, а только-только исполнятся заветные пятнадцать, когда вроде и не по возрасту дергать девчонок за косички, но и на свидание пора бы позвать, выжидая под окнами (а ещё нужно обязательно сказать себе, что к чёрту этих девчонок, они ведь тебе даже никогда не нравились, зато твой сосед тебе сегодня очень мило улыбнулся). Из мыслей собственных его вытягивает хлопок двери и Лухань, который идет к нему как-то осторожно, зато улыбается такой любимой улыбкой, а Сэхун не может отказать себе в том, чтобы улыбнуться в ответ. Правда, на красоту своей улыбки он не рассчитывает.
— Я решил подождать тебя, а то как-то некрасиво бы получилось, что я ушёл, — пожимает плечами, потому что, ну, правда не знал, что делать (врёт). Не получая от Ханя никаких слов против, О кивает в сторону лифта, и они оба идут по коридору в его сторону. И тут следовало бы вспомнить то, как Сэхун описывал, что ему некомфортно в таких местах и было бы кстати (не) случайно взять Ханя за руку, так, для спокойствия больше, но это совсем уже верх наглости, так что Сэхуну приходится довольствоваться лишь присутствием Лу рядом и тем, что при ходьбе они соприкасаются плечами. Лифт открывает свои двери сразу же, ведь никто кроме них им не пользовался в такое время, так что уверенно проходя внутрь, Сэхун всё с той же уверенностью нажимает на кнопку минус первого этажа, а попытку Луханя нажать кнопку выше он останавливает, игнорируя брошенный в его сторону взгляд полнейшего непонимания ситуации и в целом действий Хуна. И будь проклято слишком бурное воображение Сэхуна, который не раз представлял подобные встречи с Луханем, наедине, где они только вдвоем, непозволительно близко и . . . и двери лифта открываются с характерным звуком, давая двум парням выйти из кабинки и оказаться на парковке.
— Позволить тебе поехать одному в такой час, даже на такси, было бы отвратительно с моей стороны, поэтому я подвезу тебя, — и чтобы Лухань сильно не возмущался такому решению, которое, по сути, даже не зависело от его ответа, Сэхун берёт его за кисть руки и ведёт в сторону единственного припаркованного чёрного Роллс-Ройса Фантом. Вряд ли хоть кто-то представляет, сколько ему пришлось работать, чтобы накопить на столь прекрасную и поистине красивую машину. После её покупки Сэхун, конечно, заметно стал экономить в остальных вещах, чего-то не позволял себе и в чем-то отказывал, но сейчас его доход снова в норме, так что он вполне смахивает на богатенького мальчика на все сто процентов (мальчика, которому уже двадцать восемь). Машина снимается с сигнализации, и О жестом руки приглашает Ханя садиться на переднее сиденье, в то же время сам он занимает водительское, — Вбей в навигатор свой адрес, так будет намного легче, чем если ты будешь объяснять где и как мне повернуть, — и, не теряя времени, Сэхун ключ поворачивает, заводя машину, а после выезжает аккуратно с парковки, там уже и отъезжая от здания филиала. Ночное время позволяет спокойно насладиться дорогой, не тратя нервы на пробки и редкостных идиотов _ водил, которые не соображают, с какой скоростью едут. Но больше он наслаждается, конечно, все тем же обществом Луханя, чувствуя даже какое-то спокойствие, когда они вместе сидят в машине. Будто бы так было всегда и это что-то обыденное, что заставляет улыбаться и ощущать счастье, теплом разливающееся по телу. Дорога проходит в основном в молчании, нарушаясь лишь тем, что Сэхун передразнивает женский голос навигатора, который указывает ему, что через двести метров следует повернуть направо (тересь дивесьти метлявь на плявя), и сопровождается это смешками Луханя, на которого просто грех не отвлечься. И, кажется, ездить с ним в одной машине опасно. Ведь стоит только повернуть голову в сторону Ханя и засмотреться на его улыбку, на его милые морщинки в уголках глаз, на то, как лежат его волосы, и всё — конец, летальный исход (который происходит у Сэхуна всегда, стоит ему увидеть Луханя и заметить за ним что-то новое для себя: то, как он кончиками пальцев поправит челку; как расстегнёт первую пуговицу на воротнике рубашки; как будет аккуратно пить горячий кофе, забавно дуя щеки, чтобы остудить кипяток).
— Ну, мы приехали, — он останавливается рядом с домом Ханя, отстукивая по рулю непонятный ритм, — Денег брать с тебя не буду, хотя мог бы. Не каждому ведь выпадает возможность покататься на машине почти-босса, да? — и смеется тихо совсем, даже больше улыбаясь. А потом, когда в его голову приходит та самая мысль, когда наглеть действительно нужно, улыбка превращается в оскал, а взгляд становится хитрее, — Впрочем, мне все же придётся взять с тебя плату, Лухань. Совсем небольшую, ты не бойся, — и когда на лице Лу вновь отражается то самое непонимание, с которым он, кажется, весь вечер смотрит на коллегу, Сэхун вперёд поддается, совсем легко касаясь своими губами мягких губ Ханя, которые от поступка становятся слегка приоткрытыми. И большого труда стоит, чтобы не сорваться сейчас, целуя глубже, как любит сам О. И поэтому поцелуй выходит невинный и даже милый, будто они и правда подростки, первый раз открывая для себя всё это, запретное, но интересное.
Тонкие перламутровые грани между ними теряются, тают, с каждым мгновением, не останавливаясь. Луханю, смущённо опускающему глаза, невероятно идёт маленькая скромная улыбка на губах после того, как Сэхун отстраняется от него. Ощущение нежного поцелуя всё ещё остаётся на коже, тёплое и приятное. Оно и в памяти застревает, кажется, навсегда, а в сердце, часто бьющемся, неспокойном и почти влюблённом, отдаёт томной болью. Хань тихо прощается, в последний раз взглянув в глаза напротив, всё так же улыбаясь, как он всегда улыбался, и спокойно выходит из машины, направляясь к двери, находу доставая из кармана связку ключей. Когда он переступает порог своего дома, то понимает, что в нём почти ничего не меняется: вся мебель оказывается на своих местах, шторы висят смиренно и строго по прямым, свет в люстре не шалит, не мигает. Один Лухань какой-то не такой, больше не прежний, не вписывающийся в этот уютный интерьер. Всё потому что в нём поселился хаос, яркие чувства его смешались, превратившись в один сплошной беспорядок, а сердце стучит, как сумасшедшее, и сам он как будто сумасшедший. Кажется, сейчас с ним происходит то, что обычно называется «крутым поворотом жизни». И он не хочет этому сопротивляться, если честно, потому что это, на самом деле, лучшее, что могло бы с ним произойти. Все эти годы его жизнь была так скучна и однообразна, что он осознаёт это только сейчас, ощутив на вкус слабый оттенок любви.
Лу на сто процентов уверен, что он меняется, всё меняется, и, придя завтра на работу, ничто не будет таким, каким было раньше. Ни его кабинет, ни лица коллег, ни даже то, как он приветствуется. И случайно замеченный в коридоре Сэхун, занятый серьёзным разговором, такой же сосредоточенный и важный, тоже не будет больше прежним для него. Потому что теперь, только увидев Ханя, тот будет смотреть на него совсем иначе, чем сутки назад, и Лу отлично будет знать, о чём говорит этот взгляд. И так они будут дарить друг другу миллионы знаков внимания на протяжении дня — в перерывах между работой, на обеде, в случайные встречи. Утром, днём и вечером. И Лухань, ложась в свою мягкую кровать, укрытый пушистым одеялом, уже не может дождаться, когда взойдёт солнце, потому что ему не терпится испытать всё это. А будет ли оно так, как он себе представил? С первым лучом в окне, с уверенным шагом по коридору, с замеченным взглядом Сэхуна на себе Лухань знает — будет. Будет всё это и не только это.
